Здесь, на митинге, я встретила тюменцев. Они и дали мне номер телефона архива ФСБ в Тюмени: 8(3452)45-34-36. Я съездила туда, написала заявление о запросе дела на моего деда. По запросу оно пришло в ФСБ Тобольска, куда меня для ознакомления с ним пригласили телефонным звонком.

Отец моей мамы Капидон Иванович Киреев родился на излёте XIX века в деревне Чёрная Тобольского уезда. До Капидона у его родителей было десять детей, но все они умирали в младенчестве. А после Капидона родились ещё Пётр и Мария. Богато не жили, но и не бедствовали. Занимались крестьянским трудом.

В 1917 году дед женился на моей бабушке Ефимье Григорьевне. В следующем году родилась их первая дочь Анастасия. А время тогда было неспокойное - началась ломка многовекового уклада жизни. В 1921 году сибирский мужик не выдержал и дал отпор новой власти.

В Преображенку и Чёрную нагрянули белогвардейцы. Стали требовать подводы. Мужики вынуждены были ехать с ними до Вагая, чтобы вернуться со своими лошадьми домой. Какой же хозяин захочет лишиться лошади? Вот и отправились в путь Василий Ламбин, Ефим Фомин, Иван Долгушин, Вахромей Загваздин, Андрей Вахрушев и Капидон Киреев - всем от 23-х до 29-ти лет.

А в Вагайском районе произошёл бой с красными. В том бою им не повезло: был убит их командир Кощеев. Наши же земляки волей судьбы оказались на стороне белых. Советской властью в октябре 1924 года их осудили к лишению свободы на три года условно да с каждого за судебные издержки удержали пять рублей золотом. Золото всегда золото, платить мало не покажется.

…И вот я в ФСБ, в комнате под прицелом видеокамер. Принесли расстрельное дело моего деда и одновременно десяти мужиков из Абалака, Преображенки и Чёрной за № 2277 от 20.10.1937 г. Оно объёмное, сантиметров десять в толщину. Почти половина листов обёрнута бумагой и закреплена скрепками.

Из показаний районного чина: «К.И. Киреев… недоволен советской властью. Интересуется, что пишут в газетах. В 1934 году вёл бешеную агитацию среди колхозников, чтоб не продавали хлеб государству, что это дело добровольное. Летом 1937 был против займа обороны СССР. Требовал выходные дни и восьмичасовой рабочий день. Судился в 1923 году…» Председатель Абалакского сельского совета более конкретен: «В 1921 году ярый участник бандитского восстания. В 1937 году по его инициативе в колхозе «Пахарь» остался не обмолочен и не замочен лён, картофель и репа не убраны, обречены гнить…»

Односельчане тоже дают показания. Один из них (которому в 1921 году было девять лет) говорит: «Я видел, как Капидон Иванович разъезжал на коне с другими участниками бандитского восстания 1921 года по деревне».

А конь-то не у каждого был в хозяйстве - только у справных, кто мог сена заготовить. Да и ухаживать за скотом надо каждый божий день.

Всё дело шито белыми нитками. Дед был неграмотным. Вместо подписи ставил крестик. Школьницей я видела его уверенные крестики в колхозных документах: мы изучали те, что связаны с историей нашего колхоза, в архиве.

А в деле я увидела дрожащей рукой поставленный крестик. У ребёнка и то получится лучше. Я поняла, что он чувствовал, ставя эту пометку. Он прощался с белым светом, с семьёй, с долгожданным сыном. Признавал свою вину, не будучи виновным. Был обречён.

Вот и материалы 1957 года. Уже нет Сталина. В стране реабилитируют подвергшихся репрессиям. Передо мной документ от 5 сентября 1957 года, который гласит: «Киреев и Фомин признали себя виновными и показали, что они занимались контрреволюционной агитацией. Но их показания не конкретны и служить доказательством не могут. Не исключено, что они оговаривают себя». А в документе от 21 сентября читаю: «Свидетели 1937 года Будылдин, Шевелёв, Горбунов, Колганов дали показания неконкретные, и доказательством виновности в отношении Киреева Капидона Ивановича они быть не могут. Решение тройки УНКВД от 4.11.1937 г. отменить и прекратить производством».

Я рассчитывала найти в деле фотографию деда, но её там не было. Я никогда не видела, как он выглядел, и, скорее всего, не увижу. На руки мне дали справку о том, что К.И. Киреев расстрелян 10 ноября 1937 года на хозяйственном дворе Тобольской тюрьмы. Место его захоронения неизвестно.

А бабушка думала, что он жив и, возможно, в Канаде. Старшая дочь Анастасия на это говорила: «Ну, что ты, мама! Как бы он жил без нас всё это время?».

Моё детство прошло в дедовом доме при неизбывной любви к нему всех домочадцев. Мы, дети и внуки врагов народа, пока живём, их помним.